ОБРАЗ ПОДЛИННЫЙ, НЕ МНИМЫЙ
Со школьной, так сказать, скамьи...
Я как-то сразу разочаровался...
Одиночество гонит меня...
Все разошлись и вновь пришли...
Обьяснение в любви
Строим, строим города...
Анна, друг мой...
Апология цирка
Балетная студия
Из истории балета
Через артистические входы...
Любимая песня
Сетунь
Умру - придут и разберут...
Alter ego
И с фронта, и с тыла...
* * *
Со школьной, так сказать, скамьи,
Из, в общем, неплохой семьи
Я легкомысленно попал
В гостиничный полуподвал.
Там по сукну катился шар,
И все удар один решал,
Маркер "Герцеговину Флор"
Курил и счет провозглашал.
Перед войной, передо мной,
Величественен и суров,
В перчатке белой, нитяной
Для протирания шаров.
Бомбоубежищем не стал
Гостиничный полуподвал.
Но в зале сделалось темно,
И на зеленое сукно,
На аспид фрейберовских плит
Какой-то черный снег летит.
* * *
Я как-то сразу разочаровался
Почти во всех, - c кем вовремя смывался
С вокзалов, из вагонов и кают,
Из аэропортов и ресторанов,
Где мы конфисковали из карманов
Все то, что просто так не отдают.
Я разочаровался как-то сразу,
И как-то сразу все произошло,
Когда мы обкатали автобазу
В буру и в секу (наше ремесло).
Я как-то сразу. Не мало-помалу,
А весь как есть. Но не в игре, пожалуй,
А в чем-то сопредельном. Заряди,
Сулящую и рабство и свободу,
Тугую, навощенную колоду,
Расчетный день маячит впереди.
Игра - исчадье разума и духа,
Особый род особого недуга, -
И разочароваться в ней нельзя,
Тем более что сыграна не вся...
И пусть игра налево катит кати, -
И разочарованье, как изъятье
Частицы жизни на ее закате, -
И потому невелика беда,
И нету благодатней благодати,
Чем разочароваться навсегда.
* * *
Одиночество гонит меня
От порога к порогу -
В яркий сумрак огня.
Есть товарищи у меня,
Слава богу!
Есть товарищи у меня!
Одиночество гонит меня
На вокзалы, пропахшие воблой,
Улыбнётся буфетчицей доброй,
Засмеётся,
разбитым стаканом звеня.
Одиночество гонит меня
В комбинированные вагоны,
Разговор затевает
Бессонный,
С головой накрывает,
Как заспанная простыня.
Одиночество гонит меня. Я стою,
Ёлку в доме чужом наряжая,
Но не радует радость чужая
Одинокую душу мою.
Я пою.
Одиночество гонит меня
В путь-дорогу,
В сумрак ночи и в сумерки дня.
Есть товарищи у меня,
Слава богу!
Есть товарищи у меня.
* * *
Все разошлись и вновь пришли,
Опять уйдут, займутся делом.
А я ото всего вдали,
С тобою в доме опустелом.
Событья прожитого дня,
И очереди у киоска,
И вести траурной полоска -
Не существуют для меня.
А я не знаю ничего,
И ничего не понимаю,
И только губы прижимаю
К подолу платья твоего.
1984
ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ
... И обращается он к милой:
- Люби меня за то, что силой
И красотой не обделён.
Не обделён, не обездолен,
В поступках - твёрд, а в чувствах - волен,
За то, что молод, но умён.
Люби меня за то хотя бы,
За что убогих любят бабы,
Всем сердцем, вопреки уму, -
Люби меня за то хотя бы,
Что некрасивый я и слабый
И не пригодный ни к чему.
1982
* * *
Строим, строим города
Сказочного роста.
А бывал ли ты когда
Человеком - просто?
Всё долбим, долбим, долбим,
Сваи забиваем.
А бывал ли ты любим
И незабываем?
АННА, ДРУГ МОЙ...
Анна, друг мой, маленькое чудо,
У любви так мало слов.
Хорошо, что ты еще покуда
И шести не прожила годов.
Мы идем с тобою мимо, мимо
Ужасов земли, всегда вдвоем.
И тебе приятно быть любимой
Старым стариком.
Ты – туда, а я уже оттуда, –
И другой дороги нет.
Ты еще не прожила покуда
Предвоенных лет.
Анна, друг мой, на плечах усталых,
На моих плечах,
На аэродромах и вокзалах
И в очередях
Я несу тебя, не опуская,
Через предстоящую войну,
Постоянно в сердце ощущая
Счастье и вину.
АПОЛОГИЯ ЦИРКА
Все меняется не очень, –
Следует за летом осень,
И за осенью – зима,
И вослед за светом – тьма.
Был когда-то цирк бродячим,
Сделался передвижным.
И смеемся мы и плачем,
Всюду следуя за ним.
Ничего не изменилось,
Просто этим стало то,
Снится мне, как прежде снилось,
Штопаное шапито.
Он ишачил на Майдане,
Стал трудиться у метро.
То же вечное мотанье
Незапамятно-старо.
Не дают ему работать
(Прежде был городовой)
И с него сбирают подать,
Гонят улицей кривой.
Но никем непобедима,
Ныне, присно и вовек
Мотогонщика Вадима
Труппа – восемь человек.
Перед публикой открыта
Нищенского реквизита
Роскошь пестрая его,
Бедной жизни торжество.
Бедной жизни добровольцы,
В мире вашем я гостил.
Там летят под купол кольца,
Как мистерия светил.
Всё меняется не очень,
Следует за летом осень,
Как начало и конец, –
И летят всё те же восемь
Пламенеющих колец.
Чтоб девятое прибавить
Надо пальцы окровавить,
Перемочь такую боль.
Новую набить мозоль.
Низко публика поникла
Над грохочущей стеной,
Над орбитой мотоцикла
Зачаженно-выхлопной.
Я не слишком в этих тайнах,
Но без памяти люблю
Зрителей твоих случайных,
Мотогонщиков отчаянных,
Низко никнущих к рулю.
Я люблю кураж Вадима,
Выхлоп дыма и огня,
До сих пор непобедима
Эта "горка" – на меня.
Он, танцуя в ритме вальса,
Под перегазовок шквал,
Со стены сырой срывался,
Кости, падая, ломал.
Облупился дом-вагончик,
И болеет мотогонщик, –
Вертикальная стена
За пустырь оттеснена.
Но, красиво-некрасивый,
Он появится опять,
Чтобы вновь над культом силы
В клоунаде хохотать.
Кто он?
Клоун?
Или Будда,
Улыбающийся будто
Понял тайну мысли той:
Мир спасется красотой.
Храм дощатый,
Одноглавый,
В час треклятый,
Помоги!
Я люблю твои булавы
С тусклым проблеском фольги.
Узкой проволокой жизни,
Чтобы я не падал ввысь,
Подо мной опять провисни
Или туго натянись.
Над манежем вновь и снова
Слово "ап!" – всему основа.
Мир содеян по нему.
Всех, кто здесь бросал булавы,
Ради их безвестной славы
Этим словом помяну.
Этим словом цирк помянем,
Представляющийся мне
Постоянным состояньем
Всех живущих на земле.
Цирк передвижной, гонимый,
Мирового бытия
Образ подлинный, не мнимый,
Мной любимый. Жизнь моя.
БАЛЕТНАЯ СТУДИЯ
В классах свет беспощаден и резок,
Вижу выступы полуколонн.
Еле слышимым звоном подвесок
Трудный воздух насквозь просквожен.
Свет бесстрастный, как музыка Листа,
Роковой нарастающий гул,
Балерин отрешенные лица
С тусклым блеском обтянутых скул.
1964
ИЗ ИСТОРИИ БАЛЕТА
Гельцер
танцует
последний
сезон,
Но, как и прежде, прыжок невесом, -
Только слышней раздаются нападки,
Только на сцене, тяжелой как сон,
В паузах бешено ходят лопатки.
Воздух неведомой силой стеснен -
Между последними в жизни прыжками
Не продохнуть,-
и худыми руками
Гельцер
танцует
последний
сезон.
* * *
Через артистические входы,
По запискам и по пропускам,
С поэтессой вышедшей из моды,
Но еще идущей по рукам,
Прохожу в директорские ложи
Где непроницаемо сидит
В желтой замше или черной коже
Сюрреалистический синклит. -
И сажусь, присаживаюсь рядом
С фальшфасадом.
1961
ЛЮБИМАЯ ПЕСНЯ
Лишь услышу — глаза закрываю,
И волненье сдержать нету сил,
И вполголоса сам подпеваю,
Хоть никто подпевать не просил.
Лишь услышу, лишь только заслышу,
Сразу толком никак не пойму:
То ли дождь, разбиваясь о крышу,
Оглашает кромешную тьму,
То ли северный ветер уныло
Завывает и стонет в трубе
Обо всем, что тебя надломило,
Обо всем, что не мило тебе?
Схлынут горести талой водою,
Будет полночь легка и вольна,
И в стаканах вино молодое,
И на скатерти пятна вина.
И казалось, грустить не причина,
Но лишь только заслышу напев,
Как горит, догорает лучина,-
Сердце падает, оторопев.
Эту грусть не убью, не утишу,
Не расстанусь, останусь в плену.
Лишь услышу, лишь только заслышу-
Подпевать еле слышно начну.
И, уже не подвластный гордыне,
Отрешенный от суетных дел,
Слышу так, как не слышал доныне,
И люблю, как любить не умел.
СЕТУНЬ
Жарь, гитара,
жарь, гитара,
жарко!
Барабанных перепонок жалко.
Чтобы не полопались оне,
Открываю рот,
как на войне
При бомбежке или артобстреле,-
Не могу понять, по чьей вине
Музыканты эти озверели.
Ярко свет неоновый горит,
И о чем-то через стол кричит
Кто-то,
но не слышу, оглушенный,
И его не вижу самого -
Яростно, как в операционной,
Бьют
со всех сторон
в глаза
плафоны,
Не жалеют зренья моего.
Голос новоявленного класса
В обществе бесклассовом возник -
Электрогитара экстракласса,
Вопль ее воистину велик.
Молча пей и на судьбу не сетуй
В ресторане подмосковном "Сетунь".
Пей до дна и наливай опять
И не вздумай веки разлеплять.
Только вдруг негаданно-нежданно
В ресторанном зале
слишком рано,
До закрытья минимум за час,
Смолкла оглушительная ария
Электрогитары экстракласс,
На электростанции авария -
В ресторане "Сетунь" свет погас.
Свет погас - какая благодать
Еле слышно через стол шептать.
В темноте
посередине зала
Три свечи буфечица зажгла,
И гитара тихо зазвучала
Из неосвещенного угла.
Свет погас - какая благодать
Чувствовать, что свет глаза не режет
И струна не исторгает скрежет,
А звучит, как надобно звучать,
Не фальшивит ни единой нотой,
Свет погас - какое волшебство!
На электростанции
Чего-то,
что-то,
почему-то
не того...
Неужели все-таки поломка
Будет наконец устранена
И опять невыносимо громко
Заскрежещет электроструна?!
Господи! Продли минуты эти,
Не отринь от чада благодать,
Разреши ему при малом свете
Образ и Подобье осознать.
Низойди и волею наитья
На цивилизованной Руси
В ресторане "Сетунь" до закрытья
Три свечных огарка не гаси.
1975
* * *
Умру - придут и разберут
Бильярдный этот стол,
В который вложен весь мой труд,
Который был тяжел.
В нем все мое заключено,
Весь ад моей тоски:
Шесть луз, резина и сукно,
Три аспидных доски.
На нем играли мастера
Митасов и Ашот,
Эмиль закручивал шара,
Который не идет.
Был этот стол и плох и мал,
Название одно,
Но дух Березина слетал
На старое сукно.
ALTER EGO
Мне бы жить
немножечко пониже,
Но мансарды в нонешнем Париже
Высоко - одышку наживешь.
А в моей - вчерашний дым клубится,
И холсты какого-то кубиста
Бурно обсуждает молодежь.
В блюдечке окурок.
Дым тяжелый,
Старый дым.
Эпоха пепси-колы
Отменила джюс и оранжад.
Нету больше ни семьи, ни школы, -
Стоило ли почву орошать?
Лень
приборку делать, постирушку,
Разную и всякую нуду, -
Заведу смышленую игрушку,
Ключиком игрушку заведу.
Жизнь чужую истово корежа,
Позвоню
(своя не дорога):
- Поднимайся, заспанная рожа,
Едем в ресторан и на бега.
В этой самой разлюли-малине,
От тоски чуть-чуть навеселе,
Познакомлю я тебя с Феллини,
Вознесенским, Сартром и Пеле.
И, не сознавая, что калечу,
Пагубным инстинктам угожу, -
Важные контакты обеспечу,
Главные каналы укажу.
Временно убью в тебе торговлю -
Сущность постоянную твою,
Поселю под собственную кровлю,
Книгами твой разум разовью.
Бегать по редакциям заставлю
Мимо Мулен-Руж и Нотр-Дам,
Лепет малограмотный исправлю,
Книжечку составлю и издам.
На Монмартре проживает идол,
Сверхкумир и супер-Вельзевул.
Юбилея он еще не выдал,
Полувека не перешагнул.
Муторно кумиру, тошно, худо,
Наглотавшись джина и "Камю",
После многосуточного блуда
Возвращаться в милую семью.
Колотье какое-то в кумире,
Мается мыслитель и пророк,
Чтобы мир царил в семье и в мире,
Одолжу тебя на вечерок.
Чтобы не страдал французский гений,
Будешь ты использован пока
Как амортизатор возвращений
В милую семью из кабака.
В "Кадиллаке" сможешь прокатиться,
На ходу вкушая от щедрот.
Вообще знакомство пригодится
И себя окажет в свой черед.
Если же кумира для острастки
За Мао Цзэ-дуна поведут
И продержат до утра в участке, -
Ты сумеешь выгадать и тут.
Позвоню на виллу Сименону,
Сименон ажанам позвонит -
Тары-бары, и тебя без шмону
Выпустят в объятья аонид.
В департамент не пойдет "телега",
Ну а если даже и пойдет, -
Для другого я, для Alter ego
Целесообразный поворот.
Даже и "телега" не расплата,
Если воплощаются мечты, -
В протоколе комиссариата
За кумиром напечатан ты.
Ты исполнил миссию святую
По благоустройству бытия, -
За кумиром, через запятую,
Значится фамилия твоя.
На одной руке уже имея
Два разэкзотических кольца,
Ты
уже
идешь,
уже наглея,
Но пока
еще не до конца.
В пику монпарнасским летописцам,
Ты живешь, осуществляя план,
Рыночным, холодным любопытством
К людям, книгам, сплетням и делам.
Кроме любопытства ледяного,
Ничего иного своего,
Впрочем, это для тебя не ново, -
Знаешь сам, что нету ничего.
Ощущаешь сам - и это чувство,
Вожделенью лютому назло,
Долю вносит в околоискусство
И в неподалекуремесло.
И непереваренного Ницше
В животе приталенном неся,
Ты идешь все выше, то есть ниже,
Ибо можно все, чего нельзя.
Преисполнен гонора и спеси,
Человеком не был,
сразу сверх -
Человеком стал в эпоху пепси, -
Энциклопедистов опроверг.
Ты идешь, способный на любое, -
Только пользой чутко дорожа,
В шляпе настоящего ковбоя,
Выхваченной из-за рубежа.
В разлюли-малине распроклятой,
На Монмартре нашем дорогом,
Будешь ты клиент и завсегдатай
Ежели не будешь дураком.
Ты сперва за все меня за это
Будешь очень сильно уважать.
А потом за все меня за это
Будешь от души уничтожать.
Нажимай, снимай поглубже стружку
Со спины того, кто превратил
В жалкую игрушку-побегушку
Твой холодный олимпийский пыл.
Не жалей, выслеживай, аукай, -
Сдвоенными в челюсть и под дых.
Ты рожден тоской моей и скукой,
Самый молодой из молодых.
Я построил дом, но не из бревен,
А из карт, крапленных поперек,
Потому и пред тобой виновен, -
Превратил в игрушку, не сберег.
Ну, а ты действительно услышал
Крик души веселой и больной
И на миг тоску мою утишил,
Сделался игрушкой заводной.
И за эту страшную работу
Подчистую, господи прости,
Расплатиться я готов по счету
И черту итога провести.
Расписаться под чертой итога
И, передохнув совсем немного,
Новую
игрушку
завести.
Новую
игрушку
заводную
После передыха завести, -
Чтоб за водкой бегала в пивную
И цветы носила травести.
Пепси-кола не заменит водку,
Потому что водка не вода,
Лень
в мансарде заменить проводку, -
Скоро загорятся провода.
1974
* * *
И с фронта, и с тыла,
И слева, и справа
Ему постоянно грозила
Расправа.
За то что со всеми
В единой системе
Он жил,
Но ни с этими не был, ни с теми.
1969
